Канон - наиболее поздний облик византийского песнотворчества, в настоящем своем объеме и формах закончившийся в VIII-IX вв. Это сложная цепь разных ветхозаветных гимнов, переплетенных с христианскими песнопениями. Этот тип гимнографического творчества полюбился византийским писателям; первые попытки составления канонов легко нашли себе подражателей, и очень быстро каноны заняли в богослужебном обиходе первенствующее место, совершенно вытеснив из употребления кондаки. Трудно сказать, в чем секрет такого успеха. Нельзя, однако, не признать, что в большом числе случаев позднейшие подражания первым образцам оставляют желать многое; необходимость придерживаться одной определенной формы и мерки зачастую придают отдельным тропарям и даже песням канона характер малосодержательных похвал данного лица или события. С вопросом о канонах встает ряд параллельных тем, разрешение которых важно для литургиста: это связь канонов с библейскими песнями, история канонов, состав канона; кроме того, весьма поучительная история научной разработки канонов и в связи с этим - история греческой гимнографии вообще.

а) Библейские песни, о которых было сказано выше довольно кратко, представляют собою обоснование канонов. Надлежит ознакомиться с их содержанием и с взаимной связью между этими песнями наших канонов. Всего в Библии записано 12 песен, но песни Деворы (Суд. V гл.) и Езекии (Ис. XXXVIII, 11-20) не вошли никак в богослужение наше и, таким образом, десять песней составляют фон нашего канона. При этом некоторые песни соединились в одну, а некоторые наоборот, разделились. Схематически это выглядит так:

1. песнь Моисеева (Исх. XV, 1-19) дала 1 п. канона
   
2. песнь Моисеева (Вт. XXXXII, 1-43) дала 2 п. канона
   
3. песнь Анны (I Цар. II, 1-11) дала 3 п. канона
   
4. песнь Аввакума (Авв. III, 1- 19) дала 4 п. канона
   
5. песнь Исаии (Ис. XXVI, 9-19) дала 5 п. канона
   
6. песнь Ионы (Ион. II, 3-10) дала 6 п. канона
   
7. песнь 3-х отроков составила две песни канона,
   а именно (Дан. III, 26-56) дала 7 п. канона,
   а (Дан. III, 67-88) дала 8 п. канона
   
8. песнь Богородицы (Лк. I, 46-55) не создала отдельной песни канона, вошла неизменной частью и целиком во все почти дни года, как так называемая "Честнейшая", стоящая между 8-ой и 9-ой п. канона.
   
9. песнь Захарии (Лк. I, 68-79) дала 9 п. канона.

Скабалланович замечает: "песни расположены в каноне приблизительно в хронологическом порядке; только песнь Аввакума переставлена с песнью Ионы, может быть, чтобы для 6-ой песни канона, как заключительной в отделе, взять более трогательную библейскую песнь. При этом нельзя не заметить, что песни радостные заняли нечетные места, а скорбные - четные (ср. Шестопсалмие), исключая песни 7 и 8, где для этого принципа пришлось бы конец песни поставить раньше начала..."

Обличительная песнь Моисея из Второзакония, по своему характеру составившая тему второй песни канона, приурочена только ко времени Великого Поста, так что в большую часть церковного года в каноне отсутствует вторая песнь.

Эти упомянутые девять библейских песен (или, точнее, восемь, так как песнь Богородицы стоит совсем особняком) дали темы авторам канонов для составления отдельных песен оного. Это совсем очевидно из содержания так называемых "ирмосов", которые очень часто составлены из отдельных выражений данной библейской песни, или даже целиком ее воспроизводят. Как пример можно привести: "Помощник и покровитель бысть мне во спасение, сей мой Бог и прославлю Его, Бог Отца моего и вознесу Его, славно бо прославися", или "Вонми небо и возглаголю...". Иногда эта связь - не буквальная, но все же идеологически вполне выдержанная, как например: "Водного зверя во утробе длани Иона крестовидно распостер, спасительную страсть проображаше яве...", или "Образу златому на поле Деире..." и т.д. Но весьма часто никакой связи, ни буквальной, ни по содержанию в том ирмосе не сохранится, как например, в таком случае, когда наиболее частая в году катавасия: "Отверзу уста моя и наполнятся духа и слово отрыгну Царице Матери и явлюся светло торжествуя и воспою радуяся Тоя чудеса". Или: "Царю царей, яковый от яковаго слове происшедый..."

В идеале, который предстоит перед творцом канона, тема библейской песни должна быть выражена не только в ирмосе данной песни, но и во всех ее тропарях, что, само собой понятно, невозможно. Кроме верности библейскому содержанию песни, автор ведь должен вложить в данную песнь канона и прославление святого сегодняшнего дня или празднуемого события. Иногда это делается мастерски, особливо, когда к тому есть прямая связь; чаще же приходится прибегать к натяжкам или игре слов, как например: Пелагея и - пучина; еще же чаще никакой связи идей найти невозможно, и никакая игра слов помочь не может автору, обязанному во что бы ни стало вставить прославление какого-нибудь преподобного или иконы Божьей Матери в рамки темы о переходе через Черное море или пребывания Ионы во чреве кита. Весьма часто поэтому авторы должны влагать в уста своих "героев" те или иные выражения библейской песни; в 8-ой песни поэтому очень многие мученики, преподобные, святители и благоверные цари неизменно "вопиют": "Вся дела Господня Господа пойте и превозносите во вся веки". Это указывается потому, что при писании кондаков Роман Сладкопевец или иные авторы, не будучи связаны никакой темой, кроме той, которая ими прославлялась, свободно развивали свои мысли, богословствовали, творчески провещавали о том или ином событии или лице. Они вышивали подчас смелые узоры, создавали свои образы, не боялись полетов своего поэтического дарования. Творец канона не может быть так свободен и всегда его язык и перо связаны этими девятью библейскими сюжетами: переходом через Черное море для первой песни, обличением иудеев для 2-ой, пророком Аввакумом для 4-ой, ионой для 6-ой и т.д. Понятно поэтому, что богословское и поэтическое качество канонов по сравнению с кондаками более слабо. Бесспорно, что плоды поэтических вдохновений Дамаскина, Косьмы, Андрея и Феофана для прославления великих Господских или Богородичных праздников находили свои прекрасные образы в некоторых песнях канона; но при подражании их учениками и последователями связь Ветхого Завета и церковно-исторического события улавливалась гораздо меньше и малоталантливее, и эти каноны, т.е. большинство их, в наших Минеях представляют собой натянутые сравнения, игру слов или часто просто риторические ухищрения. Да и нельзя просто требовать, чтобы на все дни церковного года для всех мучеников и преподобных, жития и подвиги которых так, в общем, мало отличаются одни от других, находились вечно новые обороты, образы и краски, обязательно к тому же связанные с этой именно библейской темой.

Кроме этой связи по содержания, устав церковный связывает и употребление песней канона с библейскими песнями. Библейские песни не только послужили темой авторов канонов, но, наряду с песнями канона, употребляются и по сию пору в церковном богослужении. Стихи библейских песен служат так сказать припевами к отдельным ирмосам и тропарям канона. Библейские песни употребляются в трояком виде:

• в целом их виде в Великий Пост (но не все ежедневно),
• в сокращенном - в будни,
• и еще в более сокращенном - в воскресения, праздники, пред- и попразднества и в субботы (Скабалланович).

Но почти повсеместная практика упразднила употребление стихов библейских песен, кроме как в Великий Пост. Их заменили особыми сокращенными припевами в честь празднуемого лица или события: "Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе", или "Помилуй мя, Боже, помилуй мя", или "Пресвятая Богородица, спаси нас", или "Преподобный отче... моли Бога о нас".

б) Второй вопрос, который возникает в связи с темой о богослужебных канонах, это вопрос об их возникновении и историческом развитии. Положительно установленной даты их появления история не знает. Следует вспомнить, что ранее христианское богослужение знало употребление отдельных библейских песен, как о том сказано было выше. Но никаких данных о церковно-богослужебных канонах мы не имеем до VII века. Первое положительное свидетельство, по-видимому, является в известном описании Синайской утрени. Там же упоминаются "тропари", припеваемые к 8-ой песни библейской. Скабалланович предполагает, что в то время на Синае все библейские песни пелись просто, со своими припевами, тогда как для 8-ой уже существовали особые припевы. "Если так - говорит он, - то первоначальной формой канона был однопеснец. Однопеснец постепенно возрос до двупеснца через присоединение 8-ой песни к 9-ой: одна грузинская Минея IX-го в. На большинство дней года имеет двупеснцы из 8 и 9 песни, давая полные каноны только на величайшие праздники и трипеснцы для триодного периода. Кроме 8 и 9 песен, постепенно стали присоединятся тропари к рядовой песни дня, в понедельник к 1-ой песни и т.д.; так возник трипеснец, который, подобно двупеснцу, некоторое время был, должно быть, исключительно формою канона; след такой практики - нынешние трипеснцы на повечериях в предпразднества Р. Х., Богоявления и особенно Преображения". Это мнение нашего ученого литургиста особенно важно для истории творчества богослужебных канонов.

Предание довольно долгое время считало первым автором этой новой формы церковной поэзии патриарха Иерусалимского св. Софрония. Но, как доказывает Карабинов, в своей "Постной Триоди" (стр. 197), трипеснцы, приписывавшиеся Софронию, в действительности принадлежат преп. Иосифу Песнописцу, IX в. По-видимому поэтому, основоположником этого нового вида богослужебной поэзии надо считать св. Андрея Критского (650-726). Самым знаменитым его творением в этой области надо признать "Великий канон", исполняемый в четверг 5-ой седмицы Великого Поста целиком и в первые четыре дня первой седмицы, разделенный на четыре статии. Великим он назван по своей длине: всего по 250 строф или тропарей. Каждому стиху библейской песни соответствует тропарь канона. Замечательно то, что ирмосы канонов св. Андрея почти буквально повторяют библейскую песнь ("Помощник и покровитель..." или "Вонми небо...") или ее очень близко перефразирует. Ирмос, по-видимому, есть изобретение самого св. Андрея. Это важно для вопроса о составе канонов. Как уже было указано, этот новый облик церковной поэзии очень быстро нашел себе подражателей. За Андреем Критским на этом поприще подвизаются: свв. Иоанн Дамаскин, Косьма Маиумский, Стефан Савваит, Феодор Студит, Иосиф Песнописец и ряд других менее известных и даровитых авторов.

Для времени св. Андрея Критского характерно, что 2-ая песнь в его канонах еще не исключалась; каноны всех праздников ее имели. Примером может послужить канон Лазаревой субботы. Сохранил ее и Дамаскин. После, когда ее стали уже пропускать, это обнаружилось в акростихах; например из получилось бессмысленное . Косьма Маиумский уже ни писал 2-х песен. Во время св. Андрея Критского песни канона содержали обязательно предпоследним тропарем из "Слава" - троичен, а последним, на "и ныне" - богородичен. Св. Иоанн Дамаскин сохраняет только троичные тропари, исключая часто "славники" с троичным содержанием. Косьма Маиумский исключает уже и богородичные. Характерным отличием творчества св. Иоанна Дамаскина является сравнительная краткость его канонов в отличие от св. Андрея. Если этот последний старался подыскать для всех стихов библейской песни соответствующее число тропарей своего канона, то Дамаскин часто ограничивался двумя-тремя тропарями. Сначала количество тропарей в канонах не выдерживалось с абсолютной строгостью. С X-XI веков все типики, как Иерусалимские, так и Студийские, стали вводить определенное число тропарей и этим измерять важность праздника. Еще одним любопытным отличием творчества св. Иоанна Дамаскина являются его знаменитые каноны на Рождество, Богоявление и Пятидесятницу, написанные ямбическим тримером и приближающимся в этом отношении к древним образцам греческой поэзии. Это - последняя попытка реставрации древних традиций в церковном песнотворчестве. Подражатели св. Андрея, св. Косьмы и св. Иоанна Дамаскина уже не имели тех дарований и того вдохновения, которыми обладали их авторы. В песнотворчество проникло подражание, содержание стало очень часто заменятся внешней формой, увлечением акростихами, игрою слов и пр. В канонах, как говорит Миркович, преобладает более совершенная техника в ущерб поэтической силе. Это то, что заметно отличает каноны, как тип песнотворчества, от кондаков. Связанность формою и темой библейских песен придала канонам, при видимом единстве их внешнего облика, несравненно большую бедность содержания и, главное, поэтической силы. Кроме того, и богословское содержание канонов позднейшего времени почти ничтожно, чего нельзя сказать о канонах Андрея, Косьмы и Дамаскина на большие праздники и в особенности о кондаках, часто являющихся законченными симфониями на определенные богословские темы.

Кроме ослабления связи между библейскими песнями и содержанием церковных богослужебных канонов, надо указать и на постепенное вытеснение стихов библейских песен из богослужебного употребления и замены их особыми припевами, как это было уже выше указано. Когда этот обычай появился, сказать с точность трудно, но в памятниках XVI века уже эти припевы известны. При этом великие праздники имели свои нарочитые, так сказать индивидуальные запевы, например на Рождество - "Слава Господи, Рождеству Твоему...", на Богоявление - "Слава Господи, крещению...". Во всяком случае, это вошло и в старообрядческие типики; при этом старообрядцы сохранили эти индивидуальные для праздников запевы: "Слава вознесению, преображению, сретению" и т.д., тогда как у нас возобладали унифицированные запевы для Господских праздников: "Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе", или для Богородичных - "Пресвятая Богородице, спаси нас".

Первые воскресные каноны Октоиха, как утверждает Скабалланович, несомненно принадлежат св. Иоанну Дамаскину. Крестовоскресные каноны более позднего происхождения, но в списках уставов XIII века они уже упоминаются. Богородичные каноны в недельные дни происхождения иерусалимского и неизвестны студийским и евергетидским типикам. Вообще надо сказать, что Октоих в смысле своего состава претерпел значительные изменения: менялись тропари, их количество, их место, менялись ирмосы и т.д. Вообще же критическая работа над нашими богослужебными книгами еще ждет своего православного исследователя. Запад уже этим интересуется и начинает работу в этой области; мы же пребываем в ленности и неведении. Нас это просто не интересует; тогда как, если внимательно сравнить книги греческие и славянские, то несовпадение между ними есть очень частое и неисследованное явление.

в) Третий вопрос, интересующий нас в канонах - это состав канона. Библейская песнь послужила основанием и темой для песен канона. Некоторых писателей она заставляла придерживаться почти буквально, другие, позднейшие, стали отступать от этого правила. Теперь, когда исполнение библейских песен вышло из употребления (кроме как в Великий пост), канон сделался чем-то почти совсем независимым и обособленным.

В современном их облике каноны состоят из следующих основных частей:

1. девять песен (правильнее восемь),
2. каждая песнь составлена из:
   • ирмоса
   • тропарей
   • катавасий
3. стихи библейских песен, припевавшиеся раньше к каждому тропарю, заменились вышеуказанными припевами.
4. акростих, или краегранесие, не имеющий никакого употребления, но важный часто для определения автора канона или времен его составления.

Количество песен в каноне, как это уже было указано, изменилось со временем. Началось, по-видимому, с однопеснца, потом стали возникать дву-, три- и четверопеснцы; наконец, со св. Андрея Критского вошли в употребление полные каноны, соответственно числу библейских песен, в девять песен. В сущности, и тут число девять не постоянно; Великим Постом вторая песнь поется, тогда как в иное время года она почти всегда отсутствует; кроме того, песнь Богородицы, пребывая постоянно неизменной, занимает свое особое место между восьмою и девятою песнями. Иногда эта последняя, в случаях, когда "Честнейшую не поем", заменяется особыми "задостойниками" или величаниями празднику в настоящем смысле этого слова. Величания, поемые во время полиелея, есть принадлежность только русской и сербской церковных практик, тогда как греческий типик их не знает. Под "величаниями" у греков понимаются именно эти запевы к девятой песни, "егда Честнейшую не поем". Время Четыредесятницы, время Триоди, предпразднественные дни Рождества Христова, Богоявления, один день перед Преображением и некоторые дни Цветной Триоди знают и теперь употребление сокращенных канонов в две, три и четыре песни; при этом 8-я и 9-я поются всегда, а третья или четвертая припеваются к ним в зависимости от дня седмицы.

Каждая песнь канона имеет своими составными частями особые строфы: ирмосы, тропари и катавасию.

г) Четвертый и последний вопрос, который интересен в связи с канонами, это история научной разработки греческой церковной поэзии или, точнее, одна фаза в этой истории, а именно научное открытие кардинала Питра, пролившее иной свет на историю нашего церковного песнотворчества.

Как это ни покажется странным, но греческая церковная поэзия была "открыта" только очень недавно и то благодаря научным трудам кардинала Питра. До него не знали даже о существовании этой поэзии. Любопытным и полезным очерком может послужить статья проф. А. Васильева в "Византийском Временнике" под заглавием "О греческих песнопениях". Из слов этого ученого ясно, что вопрос о форме наших церковных песнопений долгое время был совершенно неведом для науки. Бернхарди считал, что вообще в Византии поэзии не существовало; она застыла в схоластике. Ни Лев Аляций (1586-1669) , ни Бароний не знали о существовании стихотворных форм греческого богослужения. Ученые того времени (Вагнер, 1649) считали, что гимны Миней написаны прозой, а другие (Грестер), что "закон греческой гимнографии - это произвол". Знаменитый Гоар (1601-1653) писал: "Греки запоминаю твердо общие по словам и напеву песнопения, состоящие из одинакового с ними числа слогов". Это уже шаг вперед в понимании гимнографии. Но тем не менее, даже после открытия кардинала Питра, наш соотечественник иезуит кн. Гагарин уверял, что песнопения греков написаны прозою.

Жан-Батист-Франсуа Питра много путешествовал с научной целью в Англии, Бельгии, Голландии, Италии. Он издает ряд замечательных сборников новооткрытых документов и неизданных актов. Для дополнения своих научных богатств он решает ехать в Россию, хотя, как сам признается, в своих письмах, боится там преследований его, как католика. Он отправляется в С.-Петербург и обосновывается там в доминиканском монастыре св. Екатерины. Предварительно он пробыл некоторое время в Москве, имел беседу с митроп. Филаретом. С сентября 1859 г. по январь 1860 г. он работал в Московской Синодальной библиотеке. В лавре он имел беседу с прот. Горским и архим. Леонидом. В этих своих трудах он нашел рукописные "кондакари" Романа Сладкопевца, сначала на Рождество Христово, на память св. архиепископа Стефана и на день Страшного суда; потом им были найдены и другие экземпляры подобных кондакарей: один в библиотеке Корсиньи, один в Турине и, наконец, четвертый на о. Патмосе. В той рукописи VIII века, которую он нашел в Петербурге, он и напал на "ключ", открывший ему секрет греческого церковного стихосложения. Ему стало ясно, что греческие богослужебные песнопения - не проза, а написанные особым размером, по строгим законам и соответственно известному ритму и метру.

Им была найдена схолия грамматика Феодосия Александрийского, в которой дано правило для составления церковных песнопений. Оно звучит по-гречески:

("Если кто желает составить канон, прежде [ему] необходимо написать ирмос (точнее, написать мелодию для ирмоса), затем прибавить тропари, равные ирмосу по количеству слогов и совпадающие с ирмосом по тоническим ударениям, а также сохраняющие [его] замысел.")

Слово все понимают как цель песнопения. Некоторые (Крист) видят в этом мелодию, музыкальную сторону песнопения. Впоследствии Стевенсон поверил это правило Феодосия, и оно оказалось абсолютно верным. В византийском гимнографическом обиходе сгладились разница между острым ударением (') и облегченным (~). Для византийского поэта уже бывало важным не качество ударений, но их количество. Правда оказались и некоторые поэтические вольности и отступления от этого общего правила (двухсложные частицы, местоимения, многосложные пропаракситоны и т.д.). Кроме того, византийская поэзия знает и другие правила, в частности рифмованность своих песнопений (примером может служить хотя бы акафист Божией Матери, твор. Сергия), особенно диакритические знаки, "стигмы", делящие песнопение на стихи. Но особливо надо было помнить при составлении песнопений, в частности канонов, что образцом, как мелодическим, так и тонико-метрическим является ирмос. Это правило Феодосия, до Питры неведомое научному миру, служит "ключом" законов греческой поздней церковной поэзии. Плодом ученых подвигов этого неутомимого кардинала служит "Гимнография греческой поздней церковной поэзии" (сотни гимнов, канонов, кодаков и пр.), не говоря уже о трудах по церковному праву и археологии.